Головна » 2012 » Жовтень » 13 » Повесть о приходском священнике 7
13:24
Повесть о приходском священнике 7
[ ?]Очередной раз удивившись причудливой жизни местных жителей, я решил пойти в храм. Завтра вечерняя служба, а я толком не знаю где и что. Бабаиха вызвалась идти со мной.
- Пост ведь, - говорила она, - а там ещё не переоблачено ничего. Да без меня вы и не разберётесь что к чему.
Погода на улице стояла чудесная. Солнце нежило теплом, на дороге появились крохотные ручейки. Сосульки капали огромными слезами, делая в снегу темные воронки. Их отблеск сверкал с каждой крыши, с каждой сточной трубы, удивляя правильностью форм и тонкостью изящества.
Почти все прохожие, каких мы встречали, приветливо здоровались, потом тайком подзывали Бабаиху и задавали одни и те же вопросы: новый ли я священник, и будет ли завтра служба. Тут моя домохозяйка принималась отвечать во всех подробностях, приглашать на богослужение их и соседей. Все, естественно, удовлетворительно махали головами, обещали обязательно посетить церковь и потом долго провожали нас взглядами, вероятно из любопытства, рассматривая мою персону.
- Завтра народа придёт много, - говорила Бабаиха, пыхтя от быстрой ходьбы, - всем захочется посмотреть на нового попа. Так что вы уж постарайтесь произвести впечатление.
- А зачем? - Удивился я. - Разве они не в храм, не к Богу пожалуют?! Разве не о молитве им в пору думать?
Бабка даже посмеялась над моими наивными речами:
- Оно-то так, отец, да только сами знаете, людям-то не безразлично, кто в церкви службу править станет. Народ сейчас одичал совсем, весь дух православный у них выбили. Им нужно, чтоб батюшка приветливый казался, спрашивал об их делах, проблемах. Чтоб голосом дюжий был, да лицом мил. Хотят, чтоб хор красиво пел, и храм настоящий. Вот последних двух пунктов у нас и в помине нет. Потому селяне к автокефалам бегают. Здесь, мол, медпункт бывший, значит церковь не настоящая. Крестить не хотят, венчаться боятся. У людей представление своеобразное. Тут сорок лет люди болячки свои лечили, а мы венчаться пойдём? Не хотят. Ну ничего, вы молодой, бодрый, даст Бог, народ потянется.
Слушая Бабаиху, я немного расстроился. Получается, приход есть, только никому он не нужен. А с другой стороны, если хотя бы пять человек станут службу посещать, значит уже не зря я сюда приехал.
Наивная детская простота. С какой теплотой и улыбкой я вспоминаю своё начало служения в селе Покровском. Только сила и благодать Божья держала меня тогда, не давала сломаться, впасть в уныние. Смог бы я выдержать те испытания теперь? Даже не знаю. Правда, не знаю. Умом, вроде понимаю всё, а вот оказаться в таких условиях страшусь. Малодушие разъело моё сознательное отношение, вера, видимо не та, надежда истлела.
Зашли мы, помню с хозяйкой моей в храм, а там так всё убого, да скудно, что плакать хочется. Холод неимоверный. Газ за неуплату отключили, запломбировали. Окна одинарные, худые совсем. На стенках иней блестит, и таким холодом тянет отовсюду, что прямо душу дрожь берет.
Бабаиха принялась в сундуке рыться, ленточки черные доставать, покрывала в мрачных тонах, а я в алтарь пошёл. Ни книг никаких, ни облачений. Спаси Господи, отец Георгий одолжил на первое время, а так хоть садись да плачь. Полистал я огромное Евангелие в тонком, самодельном переплёте, протёр самодельные Евхаристические сосуды, сделанные невесть из чего, улыбнулся при виде покровцов, сшитых из льняного женского платка, прочистил кадило, сооруженное из консервной банки, даже нашёл несколько кусочков старого католического ладана, который слегка благоухал медовым ароматом.
«Ну, ничего, - подумал я, - справлюсь. Лиха беда начало». Бабка Бабаиха тем временем развешала по одиноким образочкам черные ленточки, устлала панихидный стол жутким тёмным покрывалом с изображением каких-то невиданных чудищ и украсила клирос вуалью школьного цвета.
- Бабушка Оля, что же вы наделали?! - Не выдержал я, увидев её старания.
Старушка видимо не поняла, что меня так удивило, поэтому испугано опустила руки и проговорила:
- Что-то не так?
- Мы словно в похоронном бюро теперь, а не в храме, - сказал я, скривив лицо, глядя на черные ленточки.
- Вот те раз, - взмахнув руками, возмутилась Бабаиха,- столько лет вешали, а тут уже не слава Богу. Пост ведь, во всех храмах тёмное одевают.
- Так тёмное же, а не траурное.
Но убедить Бабаиху никакими доводами не удалось. «Ладно, - подумал тогда я, - пусть пока остается всё как есть, а там походу разбираться будем».
С огромным нетерпением я ждал завтрашнего дня, от переживаний не мог найти себе места. В голове всё будто перемешалось, утратило порядок, и я множество раз то и делал, что прокручивал в мыслях все свои движения, слова, ощущения. Первая проповедь, пение хора, чтение Божественных псалмов. Всё это сжимало сердце, заставляло его биться сильнее и трепетно вздыхать. Целое утро и целый день просидел я словно на иголках, дожидаясь трёх часов: время начала вечерни. И едва только стрелка перешагнула начало второго, я уже мчался во всю к храму, утопая в мечтах и фантазиях. В самом храме мою душу объял такой порыв, что казалось я готов служить сам всю службу в том случае, если никто не придёт. Через полчаса всё как-то резко изменилось. Невыносимый холод овладел всем телом, мысли путались, стало неуютно и тоскливо. Я припал к замёрзшему окну и не отходил от него, пристально вглядываясь в пустынную улицу, на горизонте которой не наблюдалось ни единой человеческой фигуры. Когда часы продолжили свой отсчёт в начале четвертого, я совершенно отчаялся. «Неужели никого не будет? - Шептал я, сидя в пустынном углу. - Неужели никому не нужен здесь мой Господь?» Тоска овладевала душой, тяжёлый ком сдавливал горло, и я с трудом боролся с душевной болью, от которой наворачивались слёзы и обжигало жаром и ноющей болью в области сердца. Бабка Бабаиха осталась дома, сославшись на недомогание, хотя мне показалось, что она попросту не захотела идти в храм. А остальные?.. Я знал, что община практически распалась, но кто-то же должен был остаться. Ведь вчера селяне так активно интересовались расписанием богослужений. Никого…
В половине четвертого, когда я собирался уже уходить, за дверью послышались тихие шаги, и в церковь несмело вошла улыбчивая старушка в пуховом платке и черной плюшевой куртке.
Тётя Нина, так звали пришедшую женщину, приветливо улыбаясь, поздоровалась, задала несколько стандартных при встрече вопросов и, приложившись к храмовой иконе, тут же проговорила:
- Не придёт никто больше. Народ вечернюю и в былые времена редко посещал, а нынче и подавно.
Я лишь уныло покачал головой и сполз на пол, обхватив голову руками.
- Делать то, что будем? - Не могла угомониться тётя Нина, суетливо доставая книги с полок и раскладывая их на клиросной стойке.
Признаться, в те минуты мне хотелось забыться, исчезнуть, раствориться в пространстве, настолько тяжело и тоскливо было на душе. Я понимал, что это слабость, если хотите - трусость, только беспомощное моё положение, словно не оставляло выбора. Отчётливо ощущалось, как какая-то неистовая силища гложет меня, уничтожает, не оставляя шансов на пощаду. Но надо взбодриться, нужно преодолевать создавшуюся ситуацию. Никто не говорил, что будет легко. Я взрослый человек, я священник, Господь не оставит меня.
- Ну что ж, значит, будем вдвоём службу служить? - Сказал я, подходя к клиросу, где тётя Нина листала огромный, как показалось, очень старинный осьмегласник.
На мои слова женщина утвердительно кивнула головой и расцвела в добродушной улыбке.
- Какие книги у вас тут имеются? - Обнаружилось, что количество богослужебной литературы весьма невелико.
Шёл пост, а самого необходимого: как-то триоди, миней не было. Тут же выяснилось, что тётя Нина совершенно не разбирается в уставе, да и читает невесть как сo многими ошибками и без должной интонации.
- Что ж мы делать-то будем? Как же литургию служить? Ведь завтра я не смогу с вами тут находиться, мне таинство совершать нужно, - говорил я, чувствуя, как дохожу до полного отчаяния.
- Ой, да не переживайте вы так, - казалось тётя Нина совершенно не кручиниться в сложившейся ситуации,- я с тремя батюшками служила. И что бы вы думали?.. Как-никак обходилось. Отец Яков всё время то и делал, что бегал с алтаря к нам на клирос. Бывало, скажет возглас и мне пальцем ткнёт, что читать. Пока я читаю, он кадит. Потом матушку свою обучил - легче стало. А отец Анатолий, тот вообще ни на что не обращал внимания. Придёт на службу, видит, что нет никого, так он встаёт и сам служит. Поёт сам, читает, а сынишка ему прислуживает. Он почти всё на память знал. Такой чудной был.
Тётя Нина как-то загадочно улыбнулась на этих словах, глядя на потемневший образ Спасителя, висевший выше зарешеченного окошка:
- Люди тогда почти совсем перестали ходить в храм. Он бедный и так, и так. А они непробиваемы. «Что нам, - говорят, - твоя церковь! Нам детям помочь нужно, да и самим с голоду не умереть». Скотина, огороды, рынки. Эх… Народ у нас тяжёлый на подъем. Хотя поначалу, говорят, я, правда, тогда не ходила, много богомольцев посещало храм. А потом, отец Богдан раскол сделал, хотели нашу церковь забрать, да люди отстояли. Половина за ним ушла. После этого распри пошли, разногласия. Батюшки менялись, никто не хотел долго здесь задерживаться. Отец Мирон многих переманил к себе. Хитрый он очень. Раньше благочинным состоял в соседнем районе. Но за что-то его там выпроводили к нам в Сосновку. Он важный такой, прям как барин эдакий и умный, даже страшно. Ездит в бричке, для этого у него кучер личный имеется; машиной принципиально не пользуется. Летом в шляпе ходит, как раньше в старину и с тросточкой. Мы сначала думали хромой он, да какое там. Проворный, подвижный, попробуй, побегай с ним стометровку. Наших певчих, просфорницу, пономарей всех к себе увёл. Привязал их различными послушаниями, попробуй, уйди теперь. В Сосновке там словно обитель какая. Всё вокруг отца Мирона движется. Хотя сам он человек бездейственный, только командовать умеет. А там все на одной женщине держится Вере Степановне. Она и церковь ту построила, и хор организовала, да и вообще по хозяйской части незаменимый человек. А в Покровском словно всё запустело. Отец Анатолий, бывало, рассказывает: то икона мироточить начала, а люди ноль внимания; то явления какие-то придумает, будто ангелы ночью в храме поют, то образ Богоматери над Святой горой видел. Ничего не пробивало окаменелые сердца селян. Бился, бился, так и погиб сердешный.
- А что же с ним произошло?
- Да глупо всё как-то случилось. Отец Анатолий совсем до отчаяния дошёл. Всё уехать грозился. Говорил, не могу я с этими безбожниками дорогу в Царствие Божие проложить. Мы уговаривать его не стали, видим же, что совсем худо ему. А то вдруг после Троицы объявил на всё село, мол, приходите к Марьиной горе, так круча высокая называется, над речкой, чудо увидите. Что ж за чудо спрашиваем, зная отца Анатолия с его выдумками. А он говорит - реальное чудо. Молебен отслужу и прыгну с Марьиной горы в речку и по ней перейду на другой берег, как Христос в Евангелии. Мы давай его уговаривать, чтоб не делал этого. То ж Христос, а здесь другое дело. Он и слышать не хотел. Пойду по речке и всё тут.
- И что, не уж-то прыгнул?
- Ой, вы бы видели, что творилось. То на службу никого не дозовёшься, а то всё село сошлось. С окрестных деревень народу съехалось, одних ротозеев человек пятьсот. Батюшка радуется: вот, говорит, люду сколько, за всю историю прихода такого не было. А у меня сердце не на месте. Вы же, говорю ему, понимаете, что не молиться они пришли сюда. Им чудо надобно. А он словно и не слышит меня. Бегает, радуется, словно дитя малое. Хочу, говорит, запомнить это мгновение, может и не придётся больше такого увидеть. А людей всё больше и больше. Тут торгаши лавочки свои подтянули. Где народу много, там и торговля впору. А что зевакам больше всего нужно-то? Выпить да поесть. Тут началось: и пиво, и мороженое, кто-то даже водку продавать стал. Ох, вижу, недобрым это окончится. Отец Анатолий наш, чего думал - молебен отслужит усердно, проповедь скажет, благословит всех, и народ откроет душу для слова Господня, растрогается и пойдёт домой, хваля Бога, а о хождении по воде и не вспомнит. Да не тут то было. Молебен батюшка служил так, что нельзя было не умилиться. Наши все плакали прямо. А когда проповедь начал, мужики выпившие орать принялись: кончай поп балаган, мол, чудо обещал, так давай в воду прыгай. Батюшка наш растерялся вовсе. Стоит бледный весь, на лице ни кровинки. А мужики совсем одурели: прыгай, говорят, а то силком в речку бросим. Если перейдёшь на тот берег, как обещал, то всем миром в храм пойдём и в Бога уверуем. Тут бабы наши вступаться давай, образумливать, просить: куда же он прыгнет, разобьется ведь. Но те словно озверели. Руками машут, утопить грозят обманщика. Я шепчу отцу Анатолию: мы вас закроем, а вы домой бегите. Так он перекрестился и отвечает: куда же я, говорит, убегу. Здесь вот люди передо мной, они же верить больше мне не будут. Да, что вы, говорю ему, они и так в храм ходить не станут, пьяные же, что с них взять. Что с того, что вам не верить, надо их вере в Господа было учить, а это разве выход, толпе чудеса обещать? Но батюшка не слышал меня. Он перекрестился и пошёл на край обрыва. Слышала, как он молился сердешный, как пророк Илья прямо. За всех людей просил, чтоб Господь чудо явил. А вокруг словно замерло всё. Даже мужики вдруг опомнились, и звать его назад взялись. Увидели, говорят, что ты Анатолий мужик смелый. Только пустое это. Батюшка наш перекрестился трижды широким крестом, поклонился людям и, громко крикнув что-то, распростерши руки, шагнул с обрыва. Народ так и ахнул.
Тётя Нина замолчала. Она громко по-бабьи всхлипывала, и вытирала мокрые от слёз глаза кончиком своего пухового платка.
Из храма шли мы молча, кое-как отслужив вечернюю. На улицу спустилась тёмная морозная ночь, пугая непривычной тишиной, на душе было жутко и тяжело, вспоминался рассказ об отце Анатолие. Вот что может сотворить самомнение и нелепая идея умножить приход любой ценой. Я не вправе был его осуждать. Что побудило человека сделать такой поступок? Отчаяние, безысходность? Но разве это решение? Можно же было уехать, поменять приход. Хотя, не зная, что человек переживал на самом деле, нельзя рассуждать об этом просто так, основываясь на субъективности своих взглядов. Я старался об этом не думать. Завтра у меня не менее ответственный день - первая литургия, и хотелось верить, что она не пройдёт в пустом храме.
Не смотря ни на что, спал я в эту ночь просто замечательно. Как всегда ранним утром меня разбудила суетливая возня бабки Бабаихи. Судя по запаху, старушка что-то пекла. Запах кислого теста, приятного дыма и брязканье протвиней разгоняли сон лучше любой холодной воды. Я накинул на себя подрясник и, выйдя в кухню, немало удивился. Моя хозяйка пекла просфоры. Что-что, а это я совершенно выпустил из виду. Поздоровавшись, подошёл к столу. Я помню, что в соборе несколько раз заходил на просфорню и видел, как послушники выпекают святой хлеб, но то, что делала баба Ольга, совершенно, казалось, ни на что не похожим. Я взял одну из просфор, и она тут же распалась у меня в руках на две части.
- Что это такое?- С укором в голосе спросил у бабы Ольги, кладя на стол бледные куски потресканого, достаточно тяжёлого по весу, неорганического вещества, выдаваемого за просфору.
- А больше некому!! - С раздражением гаркнула бабка Бабаиха. - Вам же служить нужно сегодня? Вот… Принимайте какие есть. Не нравится, будете сами печь или найдите просфорницу!
- Но ведь они же не годятся совершенно! - Меня просто разрывало от возмущения. - Вы не дали им как следует подойти, от этого они тяжёлые, как камни, и вообще, есть специальный рецепт, это же будет пресуществляться в Тело Христово.
Спорить с Бабаихой было бесполезно. Она очень обиделась, объявила, что больше к просфорам и пальцем не притронется и, вообще, не станет ни во что вникать. День начался потрясающе. Через полчаса я шагал по скрипучей от снега улице с испорченным настроением и пакетом негодных просфор. Я понимал, что отменить службу равносильно скандалу с последствиями. Люди ждали этой службы, хотели поговеть, и это непредвиденное обстоятельство ничто не оправдает. Успокоиться удалось только тогда, когда зашёл в храм и увидел там нескольких старушек, ютившихся возле свечного ящика, за которым хозяйничал Григорий Васильевич, одаривая всех приветливыми словами. Со мной поздоровались и, разглядывая как картину, задали несколько обычных вопросов. В самом храме царил неимоверный холод. Он почти не ощущался сразу после улицы, зато потом, когда я облачился в облачения далеко не моего размера, мороз стал сковывать руки, охватывать ноги и пробирать сквозь одежду. Разложив евхаристический набор на жертвеннике, решил проверить наличие певчих, так как время подходило давать возглас. И какое же было удивление, когда перед моим взором предстала картина постепенно наполняющегося храма. Хотя это были исключительно старушки, радость переполняла душу, и от этого даже лютый холод становился нипочем. На клиросе робко ютились четыре женщины. Одна из них, тётя Нина, сверкая вставными металлическими зубами, и, разложив книги, просила помочь найти нужные тропари для чтения.
- Батюшка, батюшка, - подбежав ко мне, зашептала бабка Бабаиха, - радость-то какая. Вы гляньте, сколько народу то в церкви. Я и не помню давно уж такого. А главное, Айнара пришла.
Она осторожно указала пальцем на сравнительно молодую женщину с восточным типом лица, скромно теснившуюся в самом углу возле клиросной стойки.
- У нее голос красивый, и петь она, в отличие от Нины и Вальки, по церковному умеет, - продолжала бабка Бабаиха. - Два года не ходила, потому, как народ черноротый распускал слух, будто с отцом Яковом она связь имела…
- Баба Оля, ну вы снова?! - Меня начали просто выводить из себя эти постоянные сплетни.
Бабаиха покраснела, хотя казалось сейчас уже ничто не могло испортить ей настроение. Старушка, проглотив улыбку, перекрестила рот и добавила:
- Вы с ней сами поговорите, обязательно. Айнара ещё молодая, обучите её всему, будет вам помощь.
Это я понял и без Бабаихи, но приближалось время службы, а мы ещё не обговорили все её нюансы. Главная движущая сила - клирос, состоял из четырёх человек: тёти Нины, её подруги Вальки, бабы Коченки, так все к ней обращались, и Айнары. Руководителя, ясное дело, не было, и эту роль хотела взять на себя тётя Нина, претендуя всем своим видом на лидерство, только бабы принялись предлагать Айнару. Женщина раздраженно отнекивалась и, в конечном итоге, совершенно отвернулась от всех, сказав:
- Будем петь все вместе. Что-то да получится.[$CUT$ ?]
Переглядів: 626 | Додав: Master_Lee | Рейтинг: 0.0/0