Головна » 2012 » Жовтень » 13 » Повесть о приходском священнике 6
13:19
Повесть о приходском священнике 6
[ ?]Забравшись на жаркую лежанку, уснуть сразу я все-таки не смог. В голове словно перемешалось всё. Невыносимо хотелось есть, так как крахмалистая, полусырая картошка оказалась, как для меня, непривычной пищей, да и вообще, если еда подобной будет постоянно, то долго так не протяну. Поразмыслив, решил, что завтра же пойду в магазин и куплю чего-нибудь более съедобного. Ещё эти рассказы не давали покоя. Мне представлялась картина, будто я нашёл древний монастырский тайник, построил церковь, ко мне сразу же пошло множество народа, певчие, чтецы, спонсоры всякие. Все меня любят, ждут. То вдруг вырос силуэт Григория Васильевича, хмурого, злого, со своим другом Поликарповичем, очень почему-то напоминавшего Ленина. Они курили огромные сигареты, пуская мне едкий дым в лицо и орали, размахивая руками, требуя какие-то деньги, найденные сокровища, бросая под ноги исковерканные образа, нарисованные пьяным богомазом. Полудрём сменялся реальностью. Из комнаты хозяйки доносилась какая-то возня, грохот и бормотание. Неугомонная Бабаиха что-то мастерила, моталась по дому, при этом в полголоса напевая псалмы и молитвы Богородице. Сознание снова погружалось в сон, и перед глазами мелькали бредовые картинки, являющиеся плодом моего воображения.
Часам к трём ночи бабка Ольга наконец утихомирилась, и дом наполнился гнетущей тишиной. Уснуть больше не удавалось, во всем теле ощущалась некая бодрость, хотя голова шумела от усталости и душной жары, совершенно завладевшей моей комнатой. Звуки особенно обострились в объятиях ночного покоя. Я слышал, как медленно разваливается старый дом бабки Бабаихи, потрескивая, шурша штукатуркой, скрежеща ржавой, металлической кровлей. «Может это мыши? - Подумал я. - Но вряд ли мелкие грызуны способны на такие активные действия. Старенький дом нуждается в ремонте, поддержке». Я вдруг начал понимать, что обратно погружаюсь в сон, только какая-то часть сознания, почему-то стала сопротивляться этому. Послышались лёгкие шаги за окном, осторожные, медленные, будто кто-то пугливо крался. Шаги приближались к окну комнатушки, где находился я. Снег предательски хрустел под чужими ногами и, когда в соседнем дворе залаял пёс, я отчётливо понял - это не сон. За окном действительно бродит человек. А вдруг это вор. Кому ещё нужно рыскать по чужому двору в три часа ночи? Я как ошпаренный подхватился с лежанки и припал к окну. Крепкий мороз почти всё его зарисовал хитромудрыми узорами, оставив лишь маленькую проталинку вверху стекла, через которую можно было разглядеть суетливую фигурку сутуловатого человека в длинных, тёмных одеждах. В какое-то мгновение я даже усомнился, человек ли это. Чтоб полностью развеять все сомнения, автоматически накинул курточку и тихонько выскользнул на улицу. Никогда раньше я не замечал за собой такой храбрости, а тут и сам не пойму - то ли любопытство, то ли необъяснимая сила потянула за двери дома. Мороз стоял такой, что казалось, звенит всё вокруг и сверкает от отблеска яркой луны на минуту вырвавшейся из-за хмурых, тяжелых облаков. Боязливо ступая, я осторожно прокрался к заднему двору, и сердце моё замерло от страха и удивления.Возле перекошенного старого стола суетилась фигурка, судя по одежде, похожая на женщину. Она неугомонно сновала, нарезая круги, что-то бубнила и, видимо, кушала пищу, развернутую на мятой бумаге.
- Эй, вы кто?! - Голос мой звучал глухо и испугано, хотя я всеми силами старался подавить в себе непонятный страх.
Тот, кто шастал по двору, остановился на месте, пристально вглядываясь в мою сторону. Фигура перекрестилась, что-то невнятно пробормотала и вмиг скрылась за калиткой заднего двора, громко скрепя хрустящим снегом.
До утра я так и не смог заснуть. Нет ничего хуже такого состояния. Вроде глаза закрываются, мозг погружается в лёгкий дрём, но сон куда-то убегает, прячется и, словно играя, дразнит, утомляя, даже раздражая.
Бабаиха поднялась рано. Об этом оповестила возня на кухне, грохот посуды и лёгкий запах дыма от печки.
- Отец, утро уже, - проговорила она, бесцеремонно войдя в мою комнату и поставив на столе горящую парафиновую свечку, - пора полуночницу читать!
«Только этого мне не хватало, - подумал я, - какая полуночница ещё в такую-то рань. Наверняка ещё и пяти часов нет». Я укрылся с головой и, отвернувшись к стенке, замер в ожидании возмущений или чего-то подобного.
Бабаиха оставила свечку на столе, что-то недовольно буркнула и скрылась за скрипучей дверью прихожей, не переставая возмущаться и бормотать.
Я ошибся. Мои часы показывали начало седьмого, просто поздний рассвет и сонливая усталость скрывали приближение утра. Словно прикованный к постели, я никак не мог найти в себе силы подняться. Свечка коптила, разливая парафин по затёртой клеенке стола, лежанка нагревалась до такой степени, что на ней больше невозможно было лежать, да и бабка, видимо нарочно затеяла на кухне такую возню, что ничего больше не оставалось, как подниматься навстречу новому дню.
- Долго вы спите, отец, - проговорила Бабаиха, громко чавкая, пытаясь разжевать черствую просфору со святой водой, сидя в углу возле печки, которая потрескивала горящими дровами, пылая жаром.
Я ничего не отвечал ей, только спросил, как можно умыться и где взять воды. Но тут же узнал, что Бабаиха не тратит время на долгое мытье и обтирание, так как предпочитает аскетический устав и довольствуется тем, что протрёт лицо снегом или утренней росой. И только пару раз в год позволяет себе пойти в баню, и то исключительно ради здоровья. Я пытался ей возразить, да только всё зря. В очередной раз выслушал порцию нелепых поучений о жесткости христианской жизни, массу упрёков о моей лености к молитве и примеры бывших её постояльцев-священников, отличавшихся высокой духовностью и высоконравственным благочестием.
- Уйду я от вас, - c грустью в голосе сказал я, понимая, что долго не протяну в таких условиях жизни. - Я обычный человек, никакой не подвижник, не постник. Ещё вчера я и понятия не имел, что собой представляет сельский приход. Мне нужна обычная вода, чтоб помыться, варёная пища, нормальный свет, чтоб почитать хотя бы. Не смогу я так, баба Оля, я же не аскет…
Бабаиха вдруг вся встрепенулась. Она перестала чавкать и даже привстала с низкого табурета, сделанного со старого керогаза.
- Да что ты, отченько, - заскулила она как ребёнок, - не обижайтесь вы на старуху! Я ж думала мы молиться будем, подвиги творить, как старцы древние. Ведь мир гибнет в грехах, а подвижники благочестия нынче перевелись совсем.
Она с грустью опустила голову и стала ронять слёзы. Мне даже жалко её стало и я подошёл к ней, погладил по плечу и проговорил:
- Ну, будет вам, баба Оля. Мы и помолимся еще, и подвизаться станем, дайте лишь время осмотреться. Я ж рукоположился недавно только, многого не знаю…
Но мои слова не успокоили ревностную старушку, она лишь отмахнулась и предложила садиться завтракать. Всё тот же полусырой картофель, несладкий, горьковатый чай и краюшка чёрного хлеба, вот такая трапеза меня ждала сегодня и, вероятно, в течение целого дня.
- Баб Оль, - я всё никак не мог успокоиться по поводу своего ночного происшествия, - а вы ночью ничего не слышали?
- А что?! - Насторожилась старуха.
- Да по двору кто-то бродил уже за полночь.
- Ну и?..
- Я выходил… Человека видел.
Бабаиха облегченно вздохнула, будто ожидала услышать чего хуже и, вытерев руки об фартук, сказала:
- Да то Лидушка наша, кушать приходила.
- Лидушка?
- Живет в селе раба Божия одна. Ни кола, ни двора. А где живёт, то один Господь ведает. Появилась она года два назад в Сосновке. Возле церкви в дроветне ночевала, а так всё молилась возле постройки. Храм тогда там как раз куполами оборудовали. Она безвредная совсем, всё помогать на стройке рвалась, да людей обличала иногда. Говорит, что крестный ход силу огромную имеет, прихожан тамошних агитировала. Да куда там, всем же некогда. Её и вовсе всерьёз не воспринимали. Она ведь блаженная, Господь у неё разум забрал, да только не верю я в это. Иной раз с ней разговоришься, так она такие вещи рассказывает, волосы на голове поднимаются. Я с ней пару раз вокруг храма Сосновского ходила. Нагнётся вся, скоряжется и ничего вокруг не видит, только молитовку бормочет, да чётки шевелит. А если компании не найдёт себе, то с голубями шествует.
- Как это с голубями?
- А так это. Ей хлеба даст кто, она половинку скушает, а другую разломает и крошит сзади себя одной рукой. Голуби с фермы рядом увидят и летят к ней. Вот так и получается, идёт Лидушка с четками кругом постройки, а за ней стая голубей вдогонку. Вроде как бы кушают, а вроде и с ней крестный ход творят. Чудная она. Только вот взъелся на неё отец Мирон, за что я уж и не помню, так она к нам в Покровское перебралась. Живёт, сам Бог ведает где, так я ей на ночь еду оставляю во дворе, она иной раз и приходит подкрепиться. Сколько раз приглашала в дом, отказывается. Подвижница, вот ведь какая.
- А откуда она пришла-то?
- Господь её знает. Она ж ничего о себе не говорит. Хотя так кое-что люди разузнали. Вроде в большом городе раньше жила, иные говорят, что работа у неё хорошая была, квартира большая. Отец Мирон сказывал, будто в школе работала, завучем. Сын у неё бизнесмен, строительством занимается. Не знаю, что у Лидушки этой там в жизни не заладилось, только оставила она всё и в монастырь пошла послушницей. Ненадолго её хватило. Причину не знаю, но ушла она из монастыря. Вот теперь живёт, где придётся, юродствует ради Христа, да молится о нас грешных.
Переглядів: 512 | Додав: Master_Lee | Рейтинг: 0.0/0